Под стягом Габсбургской империи - Страница 11

Даже козы отчаялись нащипать себе пропитание на каменистых склонах Ликийского округа, поэтому на протяжении минувших поколений Ловранич и ему подобные зарабатывали себе на хлеб, служа офицерами в австрийской армии и флоте, но редко поднимаясь выше майорского звания, поскольку их мужество и верность, как правило, соседствовало с тугодумием.

Наш капитан являлся ярым поборником дисциплины и военно-морских инструкций, и вселял больший страх скорее в подчиненных ему офицеров, чем в обитателей нижней палубы (которые, по крайней мере, видели его намного реже).

Но также следует сказать, что он был хорошим моряком, исключительно честным в пределах своих узких умственных способностей и необыкновенно храбрым. В 1912 году нас с ним объединяло немногое: мы оба принадлежали к крошечной горстке действующих австро-венгерских офицеров, которым вообще довелось понюхать пороху.

Старый Ловранич вдохнул его запах в июле 1900 года в Пекине, когда исполнял обязанности старшего офицера на крейсере «Темешвар», базировавшемся в Танку. Тогда Ловраничу поручили сопроводить отряд матросов для охраны австрийской дипломатической миссии в китайской столице, где, согласно докладам, начиналась заварушка . По прибытию в Пекин они выгрузились на железнодорожном вокзале и направились в дипмиссию. Что-то уже затевалось: на всем пути на них напирала враждебная толпа, и вскоре в городе прозвучали первые выстрелы.

Потом, когда они прошли через городские ворота и вошли на монгольский базар, то вдруг оказались перед завывающей тысячной толпой фанатиков-ихэтуаней, вооруженных до зубов и жаждущих крови длинноносых дьяволов. Отступать было некуда. Большинство в этот момент закрыло бы глаза и стало молиться, чтобы все закончилось быстро. Но не Ловранич.

Возможно слишком недалекий, чтобы осознать ужасающе низкие шансы, он выхватил саблю, приказал матросам примкнуть штыки, а затем ринулся в атаку по направлению к Британскому посольству, расположенному на другой стороне площади. Сорок один человек прибыл с ним в Пекин. Лишь трое добрались до места назначения: Ловранич и два матроса, один из которых от полученных ран вскоре скончался.

Груды мертвых ихэтуаней лежали за их спиной. Ловранич, получивший восемнадцать колотых и рубленых ран, выжил, и по возвращению в Австрию удостоился золотой медали Signum Laudis и особым императорским указом был повышен в чине, перескочив через одну ступень. Остались и другие сувениры этого восстания - багровый сабельный рубец поперек лба, пол-уха, и непоколебимое мнение: он получил уникальное понимание того, что есть война («понимаете, молодой человек, ВОЙНА»).

Когда он поднялся из-за стола в ответ на моё приветствие, я подумал, как жаль, что природа, наградившая его сердцем быка, также, видимо, наделила и соответствующими интеллектуальными способностями. Капитан отрывисто поприветствовал меня в ответ, потом взял со стола мой рапорт, держа его будто дохлую крысу, и какое-то время, прищурившись вглядывался в него, прежде чем заговорить.

— Ха! Обучаться в качестве пилота самолета! Какого черта вы хотите этим сказать, Прохазка? В жизни не читал большего вздора. Это какая-то шутка? Потому что предупреждаю вас...

Я нервно сглотнул: рубец у него на лбу начинал багроветь - как барометр, показывающий приближение грозы.

— Честь имею доложить, что если герр капитан соблаговолит ознакомиться с прилагаемым циркуляром Военного министерства, все станет понятным.

— Да, я прочитал его, благодарю, Прохазка, и всё еще хочу знать, что всё это значит? Вам не нравится служба на военном флоте, а?

Я пытался сдержать отчаянное желание убежать и поискать убежища в лазарете, ссылаясь на временное психическое расстройство.

— Я почтительнейше докладываю, что ни в коей мере, герр капитан. Просто в последнее время меня заинтересовала авиация, и поскольку Военное министерство поощряет желание офицеров пройти обучение в качестве пилотов, я подумал...

Ловранич оборвал меня, но, к моему удивлению, скорее тоном обиженного недоумения, чем ревущего гнева. Я почувствовал, что вместо того, чтобы вбить меня по ноздри в землю и запугать неподчинением, он пытается в своей неуклюжей манере меня отговорить.

— Аэропланы, Прохазка, - это полная и абсолютная чепуха. Кто вообще слышал о подобной ерунде? Послушайте-ка, я не противник прогресса: я вырос на парусном флоте, когда мне было столько же, сколько вам сейчас, не было даже вспомогательных двигателей, и вот я все же командую одним из самых современных линкоров монархии.

— Могу заверить, Старик может казаться вам, молодые люди, полным болваном, но мало найдется вещей, каких он не знает о паре, торпедах и казнозарядной артиллерии... (тут он со знающим видом постучал пальцем по лбу)... На самом деле, между нами говоря, могу сказать, что даже электричество скрывает лишь парочку тайн от старого Блазиуса Ловранича!

При этих словах я внезапно вспомнил инцидент, произошедший пару недель назад, когда в расположении кочегаров начался пожар после того, как капитан приказал электромейстеру поменять проводку в коробке с предохранителями на двухмиллиметровый медный провод «вместо той жалкой ерунды, на которой вы, дегенераты, настаиваете».

— Но самолеты, Прохазка. Бога ради, в чем смысл? Никакого. Если кто-то действительно хочет сломать себе шею, то, насколько я понимаю, он может с тем же успехом заняться эквилибристикой во имя Императора и Отечества.

— Но герр капитан...

Ловранич не обратил внимания на мои слова. Казалось, он страстно желал склонить меня к своей точке зрения, а не собирался вышвырнуть с криками из своей каюты, назначив две недели ареста как непочтительному щенку-молокососу.