Под стягом Габсбургской империи - Страница 27

Ну конечно, вот почему он мне знаком. Регницы из замка Регниц были местными земельными магнатами в моих родных местах, и иногда появлялись в городе, чтобы местные жители помахали им шляпами. Но откуда он узнал про меня и почему...

— Да, Прохазка, я знаю, о чём вы думаете: что я здесь делаю? Но вы, быть может, слышали, если недавно навещали отчий дом, что моего старшего брата Адольфа недавно объявили сумасшедшим, и титул перешел ко мне.

— Тогда мои поздра... — я прикусил язык, но князь только улыбнулся.

— О, поздравлять меня не с чем, уверяю вас, не говоря уже об этих удручающих обстоятельствах. Я преподаю административное право в университете, немного верчусь в политике, и у меня не было никакого желания унаследовать титул и суету по присмотру за своими поместьями. Как правило, я стараюсь держаться подальше от подобных дел. Но Регницы были князьями Священной Римской империи с 1519 года, так что кому-то нужно представлять род; и, так или иначе, едва ли кто-то сможет отклонить приглашение от Старого Джентльмена.

— Но, простите за мой вопрос, откуда вы узнали, что я...

— О, я бывал по делам в Бельведере пару недель назад, и кто-то упомянул ваше имя; какой скандал, что сын почтового начальника из Хиршендорфа с фамилией Прохазка приглашён на бал при дворе. Так что я навёл справки, а потом припомнил, что в детстве за вами присматривала старая Ганушка Индрихова, жена нашего главного лесника.

— Очень любезно с вашей стороны помнить такие мелочи.

— Не стоит об этом: нам, юристам, нужна хорошая память. Но, так или иначе, я подумал, что должен попытаться утешить вас после того абсурдного происшествия в дверях.

Я скривился.

— Я надеюсь, что об этом вскоре позабудут. Я действовал, не подумав.

— Позабудут? К утру новость разлетится по всей Вене. Но взбодритесь: многие решат, что вы всё сделали правильно, критикуя те бессмысленные ритуалы, которые засоряют нашу монархию. Но в любом случае, Прохазка, я собирался спросить, не согласитесь ли вы поужинать со мной после нашего ухода? Я забронировал отдельный кабинет у Захера. Собирался обсудить некоторые дела с одним из чешских депутатов, но он не смог прийти.

— Ваше сиятельство, вы правда слишком добры. Но я не должен вас обременять...

Князь махнул рукой.

— Никаких проблем, уверяю вас: мне в удовольствие поговорить с умным молодым человеком не из этого отвратительного города. Я постоянно вынужден заверять самого себя, что в Австрии есть по меньшей мере несколько людей младше семидесяти лет с мозгами в голове вместо промокашки и кровью в венах вместо краски для штемпеля. И, кстати, забудьте о «его сиятельстве»: я не пользуюсь титулом нигде, кроме официальных мероприятий, так что зовите меня профессором или даже Регницем, если так удобнее. В общем, встретимся снаружи, когда настанет пора уходить: кажется, танцы скоро возобновятся. Auf wiederschauen .

Оркестр снова заиграл. И если хоть что-то было в порядке в Хофбурге, компенсируя неряшливое окружение, запахи и ужасную еду, так это музыка. Карл Михаэль Цирер , возможно, не был того же класса, как его предшественник на посту императорского управляющего придворными балами, несравненный Йоганн Штраус, но почти так же хорош и руководил отличным оркестром.

Полагаю, что для вас сегодня вальсы старой Вены звучат, как пыльный хруст какого-то древнего букета из сухих цветов, выброшенного с чердака. Но для меня, кто был молод, когда роса на них была еще свежа, вальсы никогда не теряли своей магии.

Любопытная смесь официоза и головокружительности, веселья с оттенком печали, что до сих пор для меня обладает запахом юности и приключений, тот мир уже ушел навсегда. Я слегка в растерянности - как объяснить, что такое закостенелое, подагрическое, совершенно непредприимчивое общество могло создать столь завораживающую музыку и в таких объемах. Возможно, люди в бальном зале возмещали бездеятельность в других сферах жизни, я на самом деле не могу сказать. В те дни я был довольно хорошим танцором.

Во времена моего кадетства в императорской и королевской Морской академии у нас два раза в неделю проходили танцевальные классы, и в те дни мы тяжело ступали по полу основного танцевального зала, пытаясь исподтишка потискать дочерей бюргеров Фиуме, которые приходили к нам из монастырских школ в качестве партнерш.

Но тем вечером, когда я так безрассудно нарушил дворцовый протокол, казалось, что мне вообще не выпадет возможность попрактиковаться в вальсе: даже самые престарелые и некрасивые потенциальные партнерши не соизволили меня замечать. И так продолжалось до последнего танца вечера, «белого танца», когда вдруг передо мной появилась улыбающаяся, стройная фигурка герцогини Гогенберг.

— Герр шиффслейтенант, могу я пригласить вас на этот танец?

— Почему... э... да, ваше высочество... конечно же, — бормотал я, пока мы двигались по паркету.

Я слышу это по сей день. Это был вальс «Wiener Bürger» (в плане музыкальных вкусов Габсбургский двор отставал всего на три десятилетия, а не три века, как во всех других отношениях). И я помню, как мы степенно кружились перед ошеломленными взглядами женской части высшего общества. Графиню, казалось, это совершенно не заботило, и она явно оправилась от неприятного происшествия пару часов назад.

— Герр шиффслейтенант, - сказала она, - я просто не знаю, как вас отблагодарить за доблестный поступок у дверей.

— Ваше высочество, не стоит, я вас уверяю. Я просто сделал то, что считал своим долгом.

— В любом случае, пожалуйста, не волнуйтесь, что это нанесёт хоть какой-то ущерб вашей карьере. Мой муж благодарен и проследит, чтобы о вас не забывали. Что касается меня, то если когда-нибудь в один прекрасный день найдётся способ хоть чем-то вам помочь, я не колеблясь сделаю это...