Под стягом Габсбургской империи - Страница 67

— Это неправда! Послушайте меня, говорю вам, это неправда! — Он прекратил колотить в дверь и опустился на колени, закрыв руками лицо. — Матерь божья, что со мной будет...?

Наступил вечер, и небо в маленьком решётчатом окне высоко над головой потемнело. Ступанич повернулся ко мне.

— Чтоб ты за это горел в геенне огненной... Как ты узнал, где нужно быть в то утро? Откуда ты узнал пароль? Зачем я вообще тебя забрал? Господи, господи...

Он разрыдался. Я же сел на какие-то мешки и стал ждать. Казалось, нужно сделать что-то ещё, но что до Ступанича, то я сомневался, что могу как-то улучшить его затруднительное положение. Где-то через полчаса мы услышали шаги и голоса снаружи в коридоре, а затем и звук поднимаемой задвижки. Массивная дверь со скрипом открылась, и перед нами предстал майор Драганич и шесть или семь бойцов. Майор был явно не в духе.

— Взять его! — закричал он, указав на несчастного Ступанича, который пытался спрятаться за моей спиной. Головорезы оттолкнули меня в сторону, схватили его и потащили в коридор, а он визжал от ужаса. — Хорошо. Уведите грязного предателя, и посмотрим, что он скажет в своё оправдание. Жаровня хорошо горит?

Умолявшего о пощаде Ступанича оттеснили в темноту, дверь снова закрыли и заперли, и я остался один. Я слышал крики, проклятия и голос Ступанича на их фоне.

— Нет! Нет! Это неправда... Я могу объяснить... Нет, Мирко... Нет!

Послышался долгий жуткий крик, отразившийся эхом от каменных стен; вой агонии раненого животного. Его заглушил взрыв смеха, за которым последовал вопль даже более пронзительный, чем первый. Я закрыл уши, чтобы не слышать этих звуков, но не мог заткнуть нос, не мог избавиться от кошмарной вони паленых волос, которая вскоре проникла даже в мою отдалённую темницу. Крики становились всё громче, а потом стихли до невнятного безумного стона, перемежавшегося проклятиями и хохотом. Это продолжалось долгий час. Наконец я услышал стук лопат во дворе и голос Драганича.

— Что ж, братья, закопайте его в навозной куче! Пусть каждый увидит и запомнит, как организация «Звяз о смрт» поступает с предателями.

Я в последний раз услышал голос Ступанича, едва узнаваемый и по-прежнему молящий о пощаде. Раздался топот многочисленных ног, и что-то протащили по двору, затем донесся последний крик — и стук лопат. Напоследок все радостно заулюлюкали, как будто завыло полчище демонов. Со Ступаничем было покончено; теперь настала моя очередь. Дверь распахнулась: с сосновыми факелами в руках зашёл Драганич с помощниками. Майор слегка покачивался от напряжения и сливовицы. В большом кулаке он держал окровавленные стоматологические щипцы. Двое его помощников схватили меня, каждый со своей стороны, и связали мне руки за спиной. Я не сопротивлялся: а какой смысл? Всё было кончено, и единственное, на что я мог надеяться — это быстрый конец. Драганич подошёл и наклонил ко мне широкое бородатое лицо, напряжённо дыша.

— Ну, дружище Прохазка, давай немного развлечёмся и с тобой. Думаю, нужно постараться и поработать над твоей эпилепсией. Слышал песню, которую для нас исполнил брат Ступанич? Что ж, надеюсь, у тебя тоже хороший голос. Уведите! — Бойцы потащили меня к двери, но затем Драганич с улыбкой повернулся. — Нет. Майор Мирко Драганич передумал: оставьте его до утра. Час поздний, и мы уже хорошо потренировались, и, так или иначе, я слишком много выпил. Хочу допросить этого утром, с ясной головой. — Он вернулся и вгляделся в меня большими, налитыми кровью глазами, похожими на бычьи глаза в мясной лавке. — Ты хитёр, Прохазка. Даже меня семь дней водил за нос. Скользкий, как лягушка в бутылке масла, но недостаточно, чтобы сбежать от майора Драганича. — Он помахал пинцетом у меня перед носом. — Понюхай, Прохазка. Без сомнения, завтра ты расскажешь мне много чего интересного об операциях твоей разведки в Сербии, — внезапно он наклонил лицо ещё ближе ко мне, обнажив зубы. — Но предупреждаю, не пытайся навешать мне лапши на уши. Потому что даже если я не знаю всех подробностей об австрийском шпионаже в нашей стране, мне известно достаточно, чтобы понять, когда ты несёшь чушь. Говори лучше правду, и умрёшь быстрее. Потому что, клянусь Святой Троицей, я вытащу её из тебя по частям, даже если понадобится потратить на это весь день. Вот, попробуй этот маленький образец...

Он схватил щипцами пучок моих усов и выдрал его вместе с кожей. Господи, какая боль! Я себе и представить не мог, что такая небольшая рана может вызвать столько боли. У меня до сих пор остался маленький шрам на губе. Глаза мои заслезились, но мне удалось сохранить молчание и не вздрогнуть.

— Небольшое предвкушение того, что ждёт тебя завтра, если снова попытаешься выставить меня на посмешище, — он умолк, затем засмеялся и хлопнул меня по плечу большой ладонью. — Но обещаю: ты можешь умереть завтра во время допроса, или мы убьем тебя, как только выжмем всё, что нужно — это по большей части от тебя зависит, но если выживешь, когда мы с тобой закончим, то умрёшь с честью. Мы закопали собаку Ступанича в навозной куче, где ему и место. Но ты, Прохазка, притворявшийся черногорцем, встретишь свой конец, как полагается нашему воину: от пули, стоя лицом к врагу. Я, Мирко Драганич, тебе это обещаю. Потому как тот, кто добровольно оказывается в пределах досягаемости «Чёрной руки», должен быть либо очень храбрым, либо очень глупым, а может, и всё сразу. Так или иначе, Прохазка, спокойной ночи, — он повернулся к двери. — Тебя ждёт тяжёлый день, и советую отдохнуть немного, пока можешь. Dobro spavate !

Я остался один в импровизированной тюрьме, наедине со своими мыслями, которые были совсем не из приятных. У меня не было ни малейшей причины сомневаться, после того что я услышал в последний час жизни Ступанича, что завтра они используют каждую пытку из своего репертуара, чтобы вытащить из меня информацию. Беда только в том, что я действительно не мог предложить им ничего, чтобы избежать щипцов и калёного железа. Драганич, вероятно, не лгал, говоря, что знает достаточно об австрийских операциях в Сербии, чтобы различить, говорю ли я правду.