Под стягом Габсбургской империи - Страница 70

Мы с Загой отправились в путь следующим утром до рассвета, на этот раз пешком. Мы несли кожаный ранец, полный копченой баранины и хлеба про запас, бутыль с водой, и у каждого за пояс были заткнуты револьвер и ятаган. В этих краях не было зеркал, но я, наверное, выглядел гротескно, когда мы покинули усадьбу Даниловичей и отправились в путешествие. На мне были остатки костюма-тройки и фетровая шляпа, которую Ступанич дал в тот день, когда спас меня голого на берегу Дуная.

Но теперь я нацепил красный кушак для оружия, и, поскольку мои дешевые ботинки давно развалились, пару черногорских матерчатых сапог. Они получались путем наматывания на ноги и ступни полосок ткани, и я стал похож на старика в Мариенбаде с подагрой в обеих ногах. Поверх этих доморощенных онучей кожаными ремешками были подвязаны туфли из бычьей кожи. Смотрелось в целом не особенно изящно, но господарица заверила, что эта обувь отлично подходит для скалолазания.

Это, безусловно, понадобится в ближайшие дни, что выяснилось после первых нескольких километров нашего путешествия. Наш путь лежал по дну глубокого лесистого каньона реки Тара. Нам предстояло идти вверх по течению, на юго-восток, около тридцати километров, а затем через горы в долину Морача и далее на юг к Цетине. В начале похода по настоянию господарицы мы пересекли стремительный пенящийся поток, чтобы сбить со следа любых преследователей.

События предыдущего дня аукнутся, сказала она, и люди Драганича определенно будут за нами охотиться. Это началось с первого дня. Мне стало тяжело идти и перелезать через валуны вдоль нижней части каньона. Нога болела, и когда мы в середине дня остановились отдохнуть и появился шанс снять с нее обмотки, я обнаружил болезненную шишку, образовавшуюся на икроножной мышце. Похоже, барон фон Айзельберг был прав насчет костного осколка. «Потребуется около полутора лет, чтобы осколок вышел на поверхность», — сказал он. А после той аварии как раз прошло полтора года.

Мы ночевали в ту ночь в лесу высоко в горах, а на следующее утро с первыми лучами солнца снова отправились в путь. Мы тащились по еле различимой тропинке, изображающей дорогу, я хромал из-за ноги. Но, по крайней мере, в компании господарицы Заги я мог отвлечься, потому что несмотря на её достойное сожаления хобби, она была, несомненно, живой и разговорчивый девушкой. Вскоре я обнаружил в ней нечто большее, чем показалось поначалу. Конечно, убийственная колкость Драганича по поводу ее внешности была недалека от истины. При худощавом телосложении и среднем росте у нее были песочного цвета вьющиеся волосы, выступающие зубы и любопытные, широко и высоко посаженные глаза, что придавало ей сходство с овцой. И эта невзрачность становилась все более очевидной, потому что черногорцы были вообще удивительно привлекательными людьми: по языку и темпераменту сербы, но внешне совершенно не похожи на славян, высокие и стройные, с прямыми черными волосами и лицом цвета слоновой кости, с изумительными носами с горбинкой, как орлиные клювы.

Женщины, помнится, были особенно великолепными созданиями, наделенными благородной и изящной осанкой. По сравнению с ними все королевы и императрицы мира казались похожими на прачек. В прибрежных городах они одевались с ног до головы в черное, так что улицы Каттаро в рыночный день становились как будто местом королевских похорон. Но нужно сказать, что если они внешне напоминали королев, то и, подобно им, отличались недостатком ума.

В 1910 году я служил в заливе Каттаро и со всем свойственным юности пылом влюбился в некую Ядранку Менотти, жену виноторговца из Кастельнуово. Я наседал на нее со своими ухаживаниями, и в конце концов однажды, когда ее муж был в отъезде, мы оказались в постели. Я хорошо помню, как она наконец-то призналась мне в своей благосклонности с безразличным лицом герцогини на вечеринке в саду, протягивающей два пальца в перчатке. А когда я находился уже почти на вершине блаженства, она вдруг ни с того ни с сего спросила: «Как вы считаете, капитан, хороший урожай черемши выдастся в этом году?» Я был тогда молодым и глупым, и мне еще предстояло понять, что не в каждом сфинксе есть загадка и не каждый слой льда скрывает тайные глубины.

Но черногорцы мужского пола были не многим лучше, как я выяснил: храбрые, как тигры, без сомнения, по-своему благородные, но ленивые, тщеславные, жестокие и в общем пустоголовые. Через несколько месяцев после этих событий (как мне позже рассказали) черногорская дивизия боролась бок о бок с сербами при Цере и в несколько минут ее полностью разбила наша артиллерия, потому что солдаты отказались окапываться, считая ниже своего воинского достоинства красться в земляных окопах.

Во всяком случае, возможно, из-за отсутствия внешности, которой можно в жизни гордиться, у Заги Данилович, казалось, в голове не гулял сквозняк, в отличие от остальных соотечественников. По стандартам цивилизованной довоенной Европы, она бесспорно была кровожадным дикарем. Я был кадровым офицером, но сомневаюсь, что смог бы атаковать врагов с такой безрассудной стремительностью или набраться мужества, чтобы лишить мертвого врага головы.

Тем не менее, я обнаружил, что она не только хорошо информирована об остальном мире, но и грамотна — довольно необычно в стране с единственной школой и где с женщинами обычно обращаются как с рабочей скотиной. Она весело болтала, пока мы двигались вперед по горным склонам, скрашивая крутые подъем своим приподнятым настроением, даже ранец казался легче. Но самое большое удивление ждало меня еще впереди. Мы говорили по-сербски, но в какой-то момент, не вспомнив правильное выражение, я использовал венско— французскую смесь — «das ist mir tout égal» или что-то вроде. И тут как будто щелкнул выключатель. Ее глаза загорелись от восторга.