Под стягом Габсбургской империи - Страница 56

— Ну и как там Сокол?

Я решил не вдаваться в подробности: «Сокол» — явно кличка какого-нибудь главного контрабандиста на нашем берегу реки.

— Неплохо, спасибо.

— И что он говорит, действовать или ждать?

А это уже посложнее. В голове заскакали мысли: придется ответить «да» или «нет». Наконец я решил, что раз уж собираюсь раскрыть замысел преступников, то лучше их не задерживать, пусть приведут план в исполнение. Чувствуя себя так, будто прикладываю пистолет к голове, не зная, заряжен он или нет, я ответил:

— Сокол велит действовать.

Мы вчетвером провели день на острове прямо возле сербского берега и высадились по ту сторону границы незадолго до рассвета. Мне дали хлеба и овечьего сыра, а также пару глотков сливовицы (которую я ненавидел) и обеспечили одеждой: еле налезавшим старым костюмом-тройкой, фетровой шляпой и рабочей рубашкой без галстука и воротничка. Пока мы шли по ухабистой просёлочной дороге к железнодорожной станции Пожареваца, я впервые начал задаваться вопросом, для чего вообще здесь эти люди, потому что, как следовало из тщательных мер предосторожности, с которыми мы действовали — например, прячась в канаве при виде таможенника — они опасались как сербских властей, так и австрийских. Более того, когда мы дошли до Пожареваца, то билеты купили отдельно и сели в разных купе.

И почему они направлялись в Белград вместо очередной деревни на берегу реки, где находились базы контрабандного бизнеса? Я, должно быть, столкнулся с руководящим центром всей операции.

Двое суток спустя после моего побега от Грбича и его головорезов я сидел с крошечной чашечкой турецкого кофе с сахаром в верхней комнате кафе «Под златна грана» («Под золотой ветвью») в старом турецком квартале сербской столицы. Белград в те времена был городом более характерным для Сирии, чем для центра Европы: на другом берегу Дуная виднелась Австро-Венгрия, но в остальном больше похоже на базар в Алеппо, чем на столицу европейского государства. Нетрудно заметить, что в течение четырех столетий Белград был пограничной крепостью Османской империи.

Квартал города, в котором я теперь оказался, лежал чуть ниже крепости Калемегдан , обветшалого района с низкими, восточного вида домами с деревянными балконами и резными деревянными ставнями в лабиринте узких, дурнопахнущих переулков, где посреди улицы течет открытая сточная канава, и бродячие собаки чешут в ней болячки — сосредоточение доходных домов, борделей и небольших кафе-таверн, где посетители сидят весь день за стаканом сливовицы или чередой маленьких, с наперсток, чашечек кофе.

У меня было почти два дня, чтобы обдумать свое затруднительное положение. Два дня, чтобы напрячь все пять чувств и попытаться собрать информацию о моих былых спасателях и о собственной новой и непредвиденной биографии. Без сомнения, ясно одно: кем бы ни были эти люди, они не обычные преступники. С одной стороны, они явно слишком скрытны и слишком хорошо организованы, то есть могли быть только верхушкой преступной группировки — возможно, как мне показалось, это некая местная версия сицилийской каморры, причастной к бог знает каким тщательно продуманным злодействам. С другой стороны, речь и поведение тех пяти или шести из них, с кем мне пришлось столкнуться, не свойственны людям, обычно относящимся к профессиональными преступниками.

Они казались явно образованными, и манерой поведения скорее походили на людей, занятых в предприятии более высокого пошиба, а не просто в контрабанде и вымогательстве. Вообще-то, как профессиональному офицеру, мне пришло в голову, что они были частью какой-то военной организации, судя по спокойствию, с которым отдавали и получали приказы. Это совсем не похоже на взаимные крики и ругань, обычно бытующие среди обычных разбойников. Но также понятно, какой бы ни была эта организация, что они не хотели привлекать внимание сербской полиции или военных. Во всяком случае, если судить по особой секретности, с какой мы путешествовали до Белграда, канители с паролями и комнатам с закрытыми ставнями сразу по приезду.

Кем они меня считают? Это до сих пор оставалось загадкой. Но, по крайней мере, я должен с пользой провести время, чтобы состряпать себе биографию. Эти люди думают, что я серб, что многое объясняло. И мне нужно немного постараться, чтобы поддержать эту легенду. Благодаря почти пятнадцати годам в имперских и королевских кригсмарине я свободно владел сербско-хорватским (который в любом случае понятен для чеха), а за несколько лет до этого служил в заливе Каттаро, где местное население — в основном черногорские сербы. Кроме того, меня считали каким-то эмиссаром с австрийской стороны: возможно, армейским офицером, судя по паре сделанных ими намеков. Так что я решил назваться оберлейтенантом Анте Радичем из пятого полка полевой артиллерии, уроженцем Кастельнуово из залива Каттаро. Этот прибрежный район, по крайней мере, как я надеялся, объяснит, почему я говорю на сербском с легким хорватским акцентом.

Но кто, черт побери, этот Сокол? И какие новости и инструкции от него я должен сообщить? Что ж, так или иначе, я скоро это выясню, когда прибудет мой собеседник. А пока я сидел в комнате над маленьким занюханным кафе, взвешивая в уме все варианты. Я окажусь в смертельной опасности, если решусь продолжать, это ясно, ведь кем бы ни были эти люди, то ради своего дела они без колебаний убьют, если заподозрят во мне самозванца. Но в такой же опасности (может, даже большей) я окажусь, если попытаюсь бежать. Кафе тщательно охранялось их часовыми, я это знал. И даже если мне удастся прошмыгнуть мимо, придется пробираться через незнакомый город и как-то переправиться через Дунай на австрийскую сторону. Нет, нам рассказывали в Морской академии, когда мы изучали пехотную тактику, что в бою чаще погибают те, кто пытается сбежать, чем атакующие. Сейчас любое отступление выглядело более опасным, чем продвижение вперед.